Наказание за поиск «экстремистских материалов» в Интернете — большой шаг России навстречу цифровому концлагерю. 31 июля президент РФ Владимир Путин подписал закон, вносящий поправки в КоАП. Начиная с осени, силовики смогут привлекать к ответственности владельцев VPN-сервисов, которые используются для доступа к «запрещёнке» в Интернете. Но, что ещё более важно, введено наказание для рядовых пользователей всего лишь за попытки поиска «экстремистской информации». А что считается «экстремистской информацией» — решать отныне товарищу майору.
Статья 13.52 вводит ответственность за «нарушение порядка использования на территории РФ программно-аппаратных средств доступа к информационным ресурсам, информационно-телекоммуникационным сетям, доступ к которым ограничен» — этим признакам соответствуют VPN-сервисы. Статья 13.53 вводит ответственность за «поиск заведомо экстремистских материалов и получение доступа к ним» (при этом использование VPN считается отягчающим обстоятельством. Обе новые статьи вступят в силу 1 сентября. Карательные нововведения обсуждают главный редактор «Всходов» Андрей Григорьев и адвокат Андрей Федорков.
По мнению Григорьева, поправки даруют силовикам исключительно удобный инструмент. Теперь, даже не фабрикуя более серьёзных обвинений, можно изъять мобильник и прочую электронику у любого россиянина на основании одного лишь подозрения, что он искал в интернете что-то экстремистское. При этом технику, которая признана «орудием правонарушения», можно в принципе не возвращать.
Федорков считает, что главная особенность антиконституционного новшества — в попытках выработать у россиян «рефлекс к самоцензуре», когда люди будут бояться даже думать на неудобные темы и искать информацию, отличную от официальной. Отчасти выработке этого рефлекса служит и закон, который Путин подписал неделей ранее. Этот закон упрощает порядок признания организаций «экстремистскими». Таковой теперь при наличии всего пары формальных признаков можно признать даже общедомовой чат.
Андрей Григорьев: — На какой новый виток статья 13.53 КоАП РФ выводит российских правоприменителей — если, конечно, российские репрессивные законы можно ещё называть правом? И что она сулит тем людям, которых может затронуть? А затронуть она, как я понимаю, может практически каждого.
Андрей Федорков: — Да, практически каждого. Норма эта в определенном смысле революционная, потому что никогда прежде людей не наказывали непосредственно за поиск информации для личных нужд. Всегда карались действия, связанные с распространением — различного рода репостами, публикациями и так далее.
А здесь целенаправленно вводится преследование — пока что административное, но я не исключаю, что санкции могут быть ужесточены, если власть посчитает это целесообразным — именно за поиск информации. То есть власти целенаправленно пытаются построить замкнутый цифровой концлагерь. Для того, чтобы отсечь людей от любых альтернативных, неподцензурных источников информации и сформировать привычку к самоцензуре.
Норма сформулирована таким образом, что можно привлечь к ответственности не только за поиск материалов, которые включены в федеральный список «экстремистских», который теоретически ещё как-то можно посмотреть — хотя он каждый день обновляется, дополняется — и уследить изменения.
— Думаю, тут важно сделать ремарку, что российский перечень «экстремистских материалов» уже сам по себе — необъятный. Ведь любой, грубо говоря, Урюпинский или Усть-Зажопинский районный суд может признать экстремистским какой-нибудь внешне совершенно безобидный материал, о чём вся остальная страна узнает уже постфактум, когда за это сажать начнут…
— Да, любой районный суд в России может рассмотреть соответствующее заявление прокуратуры о внесении того или иного материала в список экстремистских, а когда решение вступит в законную силу, материал будет автоматически добавлен в этот перечень.
— Я правильно понимаю, что в подавляющем большинстве таких случаев просто нет другой стороны, которая представляла бы хоть какие-то возражения на иск прокуратуры?
— Никогда практически не бывает. Это все в таком полуавтоматическом режиме происходит. Но проблема даже не в списке «экстремистских материалов». В новой норме КоАП РФ идёт отсылка к Федеральному закону «О противодействии экстремистской деятельности». И караться будет не только поиск материалов, включенных в список «экстремистских», но и материалов, которые подпадают под норму этого федерального закона. А там — очень широкие, расплывчатые формулировки.
И, по сути, необязательно искать материал, включенный в список, чтобы человека привлекли по этой статье КОАП. Достаточно будет вообще искать какой-то материал, который оперативник сочтёт «подпадающим под признаки экстремизма». И сопроводит его коротенькой справкой, исследованием эксперта, который всё как надо распишет и обоснует. Вот в этом содержится большая опасность, потому что теперь фактически любой контент, который посчитают неблагонадежным, можно будет подогнать под действие этой нормы.
— Тут мы переходим уже к выгодам правоприменителей — если, опять же, так можно называть полицейских, оперативников, следователей, применяющих репрессивные российские законы против граждан. Получается, у них в руках появился ещё один мощный инструмент, с помощью которого они могут, во-первых, уже буквально на глазок определять, что тот или иной материал — экстремистский, а, во-вторых, они могут с неимоверной легкостью получать доступ к мобильным телефонам, ноутбукам, планшетам. Ведь можно уже просто сказать: «Я подозреваю, что вы, гражданин, экстремистский контент прямо сейчас ищете — всё, изымаю у вас телефончик!» Логика будет такая же, очевидно?
— Сложно сейчас сказать, как это будет применяться на практике. Здесь не обязательно даже изымать сами устройства. Сейчас уже вся информационно-телекоммуникационная инфраструктура в России постепенно подстраивается под нужды спецслужб.
По сути человек, который пользуется российскими поисковыми сервисами — да в принципе даже подключается через провайдеров, через операторов мобильной связи к интернету — уже находится под колпаком. В таком аквариуме, где все на виду. И там можно по щелчку, по клику мышки буквально — запросить все данные в отношении конкретного пользователя. Куда он заходил, какие поисковые запросы он направлял, если мы говорим о Яндексе, о российских поисковиках. Простор для творчества, что называется, открывается очень широкий. Можно, не выходя из кабинета, всё это штамповать.
Изъятия на улицах — тоже, конечно, возможная схема, но я сомневаюсь, что прямо так целенаправленно, массово полицейские будут подходить к какому-то первому попавшемуся прохожему на улице и требовать от него предъявить телефон. Всё-таки это будет применяться точечно.
— Как и в целом путинские репрессии, которые всё ещё довольно точечны.
— Да. Причём полиция в принципе уже и так часто телефоны изымает по различным делам. А с этой нормой они смогут просто проверять у граждан устройства, смотреть, что там есть интересного. И находить не только то, что подпадает под эту новую статью теоретически. Можно найти что-то еще другое, что может стать основанием уже для проверки по подозрению в совершении преступления.
Но, на мой взгляд, главной целью этой нормы является всё-таки попытка привить людям рефлекс самоцензуры. Чтобы они боялись даже просто искать какую-то альтернативную информацию. Конечно, санкция там сравнительно мягкая, от 3 до 5 тысяч рублей штрафа, но никто не гарантирует, что она не будет позднее, во-первых, ужесточена, а во-вторых, [упрощённый] доступ к цифровым устройствам может дать возможность и для более серьёзных обвинений.
То есть люди сейчас понимают, что распространять информацию, что-то публиковать, о чем-то говорить публично, обсуждать, уже небезопасно и чревато неприятностями. А сейчас ещё и просто искать информацию в интернете, которая является запрещенной в России, будет административно наказуемо. Я специально, кстати, не проверял, но что-то мне подсказывает, что даже в Советском Союзе такого не было.
Это как если бы существовала административная ответственность, скажем, за прослушивание передач зарубежных радиоголосов в советские годы. Глушили эти передачи, но люди массово слушали. И ответственности за это не было. А сейчас, получается, репрессивная практика Российской Федерации превосходит советскую.
— И всё же у меня догадка, что это — инструмент, прежде всего, для надзирателей концлагеря, для правоприменителей так называемых. Слабенькая ответственность предусмотрена за «нарушение» по нынешним меркам.
— Смотри, какая ситуация. Человек попадается на какую-то мелочь изначально — и он уже в базах оперативного учета, на него заводится папочка. Он уже, что называется, попал на карандаш. Он уже — в списке неблагонадежных. Дальше, соответственно, отслеживают его активность…
— И, соответственно, вот эта вот статья позволит пополнять базы так называемых неблагонадежных граждан России?
— Да, конечно.
— Тогда чего так переполошились даже Мизулина и Симоньян? Понятно же, что правоприменение будет очень избирательным, и до них — по крайней мере, сразу — дело не дойдет.
— Моя гипотеза заключается в том, что они хорошо помнят советскую, прежде всего, историю, когда каток репрессий в какой-то момент уже не разбирал, кто под него попадает. Искренний или конъюнктурный сторонник режима, или действительно инакомыслящий. Они, на мой взгляд, чувствуют нутром, что если эта машина репрессий будет безостановочно разгоняться, без каких-либо тормозов и ограничителей, то со временем ситуация может дойти до такого момента, когда они сами падут под каток. Товарищ Ежов, Ягода — яркие примеры, которые здесь сразу на ум приходят.
— На твой взгляд, кто мог являться главным лоббистом этого закона? Конкретные силовые ведомства, например, МВД, непосредственно Кремль?
— И те, и другие. Это могли быть и депутаты Госдумы, которые своё портфолио, что называется, формируют. Там же есть всякие комитеты по борьбе с иностранным вмешательством, они постоянно генерируют всякие инициативы.
Это могли быть и силовики. Потому что это помогает формировать статистические показатели отчетности. В тренде — борьба с «экстремизмом». Появляется новое перспективное направление, на которое можно ориентировать сотрудников, пополнять штаты, возможно, какие-то новые штатные единицы под это дело вводить. В таких случаях, могут совпадать и клановые интересы ведомств, и политические, и финансовые.
— Но силовики ведь себе и задницы новой нормой прикрывают? Те же казанские активисты, у которых неоднократно изымали технику, забрасывали МВД жалобами, публичили все эти факты в прессе, изрядно портя кровь эшникам. А теперь, получается, достаточно просто сказать: нет, мы не вернём вам телефон, потому что вы использовали его для поисков экстремистской информации.
— Я не исключаю, что да. Это тоже может быть использовано как аргумент, если фантазировать. Я бы не исключал того, что в таких ситуациях можно и конфисковать телефон, как орудие совершения административного правонарушения. Но мы уже занимаемся подсказками, а я не хочу этого делать.
— Боюсь, тут и подсказывать нечего. Подозреваю, что таков изначально был умысел тех, кто это все лоббировал и принимал.
— Часто мы переоцениваем их мыслительные способности. Я всё-таки повторюсь, что здесь, как мне кажется, главная цель — не конфискация телефонов. А именно насаждение в обществе атмосферы тотального страха, недоверия и подозрительности. Чтобы человек, даже включая компьютер или заходя в интернет, чувствовал, что вот есть такие красные флажки, за которые заходить нельзя. Нельзя это смотреть, нельзя это читать, нельзя это искать…
Будет сформирован по китайскому образцу суверенный российский интернет. Сейчас ведутся разговоры, что и все зарубежные мессенджеры, которые не подчиняются требованиям Роскомнадзора, будут заблокированы. Российское государство пытается сделать труднореализуемое в современном информационном обществе дело, создать такую замкнутую информационную систему. Очень важно контролировать информацию. Они добились того, что все независимые СМИ разгромлены, но остаётся ещё интернет. Люди находят способы заходить и на сайты, которые заблокированы, и информацию искать.
И это — попытка ввести пока что административную ответственность за поиск нежелательных материалов, Чтобы у людей отбить такое желание, отбить такую охоту, чтобы не искали информацию. Я бы это рассматривал как попытку создания такого информационного концлагеря, где люди будут приучены читать, слушать и смотреть только то, что одобрено начальством. А иначе — неприятности.
— И ведь статья о наказании за поиск информации не единственная репрессивная инициатива, поступившая на рассмотрение Госдумы этим летом? У нас опять целый пакет?
— Наиболее значимые изменения коснулись статьи об экстремистском сообществе. В соответствии с поправкой, которая скоро вступит в силу, достаточно будет признать участником или организатором экстремистского сообщества одного человека, и автоматически все остальные люди становится частью этого сообщества, и это экстремистское сообщество без решения суда включается в список экстремистских организаций со всеми вытекающими последствиями и ограничениями.
До этого надо было в судебном порядке признавать организацию экстремистской, какая-то формальная судебная процедура существовала, проходило какое-то время после вступления решения в силу — и только затем в соответствующий список организацию включали, и наступали уже уголовно-правовые последствия. А сейчас они изобрели эту конструкцию. Внесудебного, по сути, признания организации экстремистской.
То есть нужен, конечно, приговор, хотя бы одного человека нужно осудить за «экстремизм». Но дальше это можно распространять на практически любую группу — как офлайн, так и онлайн. К примеру, «экстремист» в чате домовом поделился каким-то нежелательным контентом — усмотрели в этом признаки уголовного преступления. Ну, и признали, что он в этом чате распространял экстремистскую информацию и тем самым вовлекал других лиц, а если кто-то еще лайк поставил или поделился этим сообщением — вот тебе и готово «экстремистское сообщество».
То есть это тоже инициатива, направленная на выработку рефлекса к самоцензуре. На днях рассказали реальную историю: человека, который осужден по политической, но не связанной с экстремизмом, статье, на всякий случай исключили из чата выпускников университета. С формулировкой, что нужно сперва разобраться с требованиями законодательства. А ведь закон еще даже не принят, не вступил в силу!
Это показывает, что на четвертый год полномасштабной войны у людей и так уже выработался рефлекс перестраховываться, осторожничать, избегать произносить отдельные слова и выражения — и сейчас законодательством этот рефлекс будет еще сильнее закрепляться.
— Правильно я понимаю, что в том же общедомовом чате человек, признанный экстремистом, должен будет как минимум поделиться какой-то нежелательной информацией? Или, чтобы экстремистами признали всех соседей, ему достаточно в этом чате просто состоять? Теоретически это предполагает новая конструкция?
— Нет, это теоретически не предполагается, потому что деятельность сообщества должна быть связана с чем-то, что можно будет трактовать как нарушение статьи уголовного кодекса. Тогда можно уже проводить проверки, приходить к людям… И это не значит, что всех экстремистами признают. Это же делается для того, чтобы превентивно у людей выработать привычку. Это опять-таки как в примере, который я привел — ещё даже непонятно ничего, но уже у людей испуг появился: человек-то неблагонадежный, как бы чего не вышло, давайте-ка мы его исключим на всякий случай…
